Бродишь себе по проспектам, рулишь по объездной,
Шаришь по вывескам и афишам, пахнет картошкой фри
Это свобода поры и времени, теплая грусть внутри…
Трижды предам тебя, полька-бабочка, прежде чем полночь бомм.
Лбом по асфальту, нисколько барышня, только коньяк и бром,
Только стрелять по бульварам истово – доброе слово дай.
Осень карминова и монистова, в каждом саду Клондайк.
Хором студентки играют в яблоки… помнишь ли, Барбара?
Катамараны, утята, ялики, розы в руках, жара.
Помнишь ли – в этом кафе под зонтиком звонко упал бокал.
Мы насмехались над лунным ломтиком, тесно сведя бока.
Не улыбалось - хотелось доброго, честного, говорю!
Минус-парковка выходит дорого, город в руках ворюг.
Платишь за право следить за стеклами в приступе ностальжи –
Вот и картинки выходят блеклыми, полными левой лжи.
Скучная плоскость мобилографии, точка, тире, абзац.
Кризы, эпиграфы, эпитафии – и каблучками – клац!
И Барбара превратится в Вареньку, будет лепить пирог,
Крепко резинку пришьет на варежку и подметет порог…
Шрамы от старой любви не лечатся – прячутся в телесах.
Снег обезболивает час от чАсу, хочется петь, плясать,
Броситься… не бросается.
Варя? Спешу домой!
Осень-лиса кусается, осень-такси катается, осень-пчела касается крыльями губ – не-мой…
Шрамики на запястье нынче опять зудят.
Journal information